Громадська свідомість та настрій народу на початку Великої Вітчизняної війни

Общественное сознание и настроение народа в начале Великой Отечественной войны

Интерес, знания и представления о Великой Отечественной войне, оценки ее событий и результатов занимают важное место в духовной жизни современного российского общества.

Это важнейшее событие в истории Отечества ХХ в., несмотря на социально-экономические потрясения, идеологическую и политическую сумятицу конца столетия, по-прежнему остается фактически одним из немногих, которое сознание россиян воспринимает позитивно.

Вопреки значительной переоценке прошлого, колебаниям в политике власти и смене общественного строя, разнообразным попыткам пересмотреть историю Великой победы в конце ХХ начале XXI в. 80% опрошенных соотечественников проявляли интерес к истории всенародного подвига и 87% из них гордились этим событием [28/ № 5, с. 11; № 11, с. 29].

В последнее время наблюдается повышенный интерес к изучению мотивации поведения людей в экстремальных военных условиях, их духовного состояния, мнений и настроений. Отечественная историография пополнилась целым рядом серьезных историко-психологических исследований массового сознания и его составляющих, степени воздействия на него власти и его роли в достижении победы [23; 1; 27; 11].

Исследователи отмечают влияние характера начала войны, ее масштабов, изменившихся условий на сознание и поведение населения. В. Т. Анисков, Н. И. Кондакова, А. С. Якушевский и другие считают, что начало войны, смертельная угроза, нависшая над страной, способствовали сплочению народа [1; 14; 34]. В. Н. Данилов, В. Ф. Зима, С. В. Точенов, В. Б. Телпуховский, наоборот, отмечают негативный характер общественных реакций, связанных с недоверием к власти, обидами или молчаливым неприятием советской системы и другими причинами [6; 11; 30].

Вместе с тем отдельные политизированные авторы пытаются объяснить поражения советских войск в 1941 г. якобы нежеланием большинства народа защищать страну. Это нежелание воевать, негативное отношение к власти «объясняют» памятью о Гражданской войне и коллективизации, репрессиях режима в 1920;30-е гг., отсутствием морально-политического единства общества, которое, по их мнению, появилось лишь в 1943 г. и было вызвано только ошибками оккупантов и гибелью наших военнопленных [17, с. 9].

Вступление германских войск на советскую территорию, пишет А. Артемьев, сопровождалось «широким пассивным сопротивлением народа своему собственному правительству, нескрываемыми симпатиями к противнику, от которого бежали коммунистические власти, полной небоеспособностью огромной вооруженной и оснащенной Красной армии». Он утверждает, что «народ не хотел защищать ненавистный коммунистический режим, а во „враге врага“ видел друга» [2, с. 103].

Их единомышленники считают, что народ воевал и работал в тылу лишь под воздействием страха перед репрессивными органами. «В войну наш солдат оказался между двумя огнями: врагом внешним и большевистской репрессивной машиной, свирепствовавшей не только в тылу, но и прямо на фронте и в прифронтовых районах, кровожадно выискивавшей все новые и новые жертвы» [7, с. 139].

Между тем непредвзятый анализ документов показывает, что смертельная опасность, нависшая над страной и народом, объективно объединяла людей, обостряла их патриотические чувства.

С самого начала войны получило большой размах добровольчество. Миллионы людей, руководствуясь патриотическими устремлениями, изъявляли желание немедленно встать на защиту Отечества. Уже к концу июля 1941 г. на добровольных началах в прифронтовой полосе для борьбы с диверсантами и десантными группами противника было организовано 1755 истребительных батальонов общей численностью свыше 328 тыс. чел. Свыше 300 тыс. человек входили в группы содействия истребительным батальонам. В июле-сентябре 1941 г. было сформировано 10 дивизий народного ополчения в Ленинграде, 16 — в Москве и Московской области, а всего по стране — 60 дивизий и 200 отдельных полков. Вступить в добровольное ополчение изъявили желание свыше 4 млн. чел. [4, с. 478−479]. В Сибири, на Урале, Кубани создавались добровольческие соединения, укомплектованные из местных жителей. Вооружение, снаряжение и обмундирование для личного состава этих соединений изготовлялись на личные средства граждан.

Всего, по неполным данным, за годы войны поступило свыше 20 млн заявлений с просьбой о добровольном зачислении в ряды сражающейся армии [26, с. 16]. Через советские вооруженные силы за это время прошло 34 478,7 тыс. чел. [20, с. 245]. Следовательно, более половины защитников Отечества были добровольцами, подавляющее большинство которых пришли в первые, самые тяжелые месяцы войны. Доля же военнослужащих, побывавших в штрафных ротах и батальонах, созданных позднее, достигла лишь 0,42% численности действующей армии [18, с. 438−439].

Однако восприятие происходящего, отношение к нему и руководству страны, настроения и суждения, мотивы поведения и поступки людей не могли быть одномерными. Трагическое начало войны, резкое ухудшение условий труда и быта, опасность, гибель и разрушения, другие негативные изменения не могли пройти бесследно и для сознания народа. Его содержание и состояние определялось не только реалиями военного времени, но и глубиной осознания и пониманием гражданами смысла происходивших событий, уровнем их образования и общей культуры, способностью самостоятельно анализировать и оценивать действительность. Оказывали влияние характер воспитания, степень информированности, гражданская позиция человека, его жизненный опыт и профессия, конкретные обстоятельства и другие особенности и факторы.

В 1999;2000 гг. выпускница факультета истории и социальных наук ЛГУ им. А. С. Пушкина И.В. Коржуева провела собеседования и анкетирование 80 ветеранов — непосредственных участников и современников событий 1941 г. Протоколы анкет хранятся на кафедре истории. Полученные результаты исследования внутренних побуждений людей показывают, что для 46,3% опрошенных нападение Германии на СССР оказалось внезапным, а 53,7% назвали разные свидетельства возможного нападения, анализ которых даёт возможность предположить их заимствования из печати и других источников более позднего времени. Аргументы о том, что «советские разведчики сообщали о готовящемся нападении», «Сталина регулярно извещали советские разведчики», «известны многочисленные донесения разведки» и т. п., летом 1941 г. не могли быть известны.

20% опрошенных заявляли, что, узнав о нападении фашистской Германии, они испытали чувства страха и смятения, 35% - возмущение вероломством, а 45% - уверенность в скорой победе [3].

Другие очевидцы и участники событий также отмечают уверенность в разгроме врага, победе над ним. Связист В. Г. Потёмкин, защищавший Севастополь, подчёркивал: «многие, в том числе и я, продолжали верить, что победа будет за нами. паники никакой не было. даже когда немец к городу подходил» [36. /1040/85/lang.ru].

Связистка С. С. Поворова в интервью заявила, что утверждения о том, «что мы не знали, что будет война — это неправда. Даже мы, молодые, в 14−15 лет знали, что будет война» и морально и физически себя готовили [35. /category/2/6/85/lang.ru].

Её современница Л. М. Смородина подчеркнула: «Удивительно, как мы сплотились тогда. были очень сознательные и подготовленные» [35. 1007/89/½/lang.ru], а фронтовик П. К. Жилин категорично утверждает: «Да, я был убежден, что мы победим» [35. 1007/89/½/lang.ru]. Подобного мнения придерживается подавляющее большинство ветеранов, интервью и рассказы которых размещены на сайте «Я помню».

Е. Долматовский, характеризуя настроения отступающих воинов, свидетельствовал, что оно сопровождалось открытым выражением досады: «Пока живы, зачем отходить? Можем стоять насмерть…» [9, с. 44].

Анализируя настроения воинов, писатель К. Симонов, бывший в то время фронтовым корреспондентом, утверждал, что редко встречался с неоправданным, шапкозакидательским оптимизмом, «со вслух высказанными надеждами, что всё, раз — два и переменится к лучшему». Если же встречались такие люди, то их презирали за глупость, за неискренность и душевную слабость, мешавшую смотреть правде в глаза. Вместе с тем, подчёркивал он, «ощущение, что мы отступаем, никогда не было господствующим, больше того, оно не было даже значительно распространённым» [25, с. 80].

«Студенческая масса в то время была охвачена огромной волной советского патриотизма, — вспоминал Э. А. Валиев, мобилизованный в 1941 г. в действующую армию со студенческой скамьи Ленинградского электротехнического института имени В.И. Ульянова-Ленина. — Мы, молодёжь, несмотря на неудачи первого месяца войны, всегда верили в нашу победу» [14, с. 85].

Сплочение и единение народа в условиях войны, его высокий моральный дух вынуждены были признать союзники и противник. «Моральное состояние населения исключительно хорошее, — писал в Вашингтон советник президента США Г. Гопкинс из Москвы, которую посетил в июле 1941 г., — здесь существует безусловная решимость победить» [16, с. 177].

«Мы поражены мощью русского сопротивления и искусством, с которым оно ведётся, — писала жена У. Черчилля в 1941 г. — Мы искренне восхищаемся доблестью, стойкостью и патриотическим самопожертвованием русского народа» [33, с. 219−220].

Министр пропаганды фашистской Германии И. Геббельс, предсказывавший накануне войны, что большевизм рухнет как карточный домик, уже 2 июля отмечает в своём дневнике «усиленное и очень отчаянное сопротивление противника», «очень тяжёлые бои», серьёзность положения, требующего всех усилий. Здесь же он приходит к выводу, что «о „прогулке“ не может быть и речи. Красный режим мобилизовал народ» [19, с. 283]. С удивлением и раздражением вынуждены были пересматривать пропагандистские пред — ставления специальные службы и военнослужащие врага.

«До сегодняшнего дня упорство в бою объяснялось страхом перед пистолетом комиссара и политрука — писали в служебной записке германские аналитики. — Иногда полное безразличие к жизни истолковывалось исходя из животных черт, присущих людям на Востоке. Однако снова и снова возникают подозрения, что голого насилия недостаточно, чтобы вызвать доходящие до пренебрежения жизнью действия в бою. Большевизм. вселил в большую часть населения непреклонную решимость» [13, с. 89].

Организационно-инструкторский отдел ЦК ВКП (б) 28 июня 1941 г. в аналитической справке «О ходе мобилизации и политических настроениях населения» отмечал, что настроение у людей «бодрое, уверенное, случаи отклонения от мобилизации единичны» [12, с. 210].

В сообщениях с мест, поступавших в центральные партийные и государственные органы и содержавших анализ настроений и поведения различных категорий населения, как правило, также имелся вывод о том, что «политико-моральное состояние хорошее» [21. Оп. 88. Д. 39. Л. 2, 7].

В 1999;2000 гг. 65% опрошенных в Ленинградской области заявили, что были уверены в том, что руководство страны примет все необходимые меры для отражения захватчиков [3].

В то же время потери первых недель войны, быстрое продвижение противника вглубь советской территории, гибель и разрушения, резкое ухудшение условий труда и быта, другие неблагоприятные факторы не могли не повлиять на сознание и настроение населения. 35% опрошенных были удивлены и расстроены теми обстоятельствами, 32,5% заявили, что ожидали восстания рабочих и крестьян в тылу вражеских войск, и столько же изъявляли готовность с ещё большей отдачей работать для достижения победы [3].

Однако вместе с патриотическим подъёмом и единением народа имели место корыстные мотивы и панические настроения, предательство и неприкрытый антисоветизм, проявления трусости и паникёрства, которые в военное время приравнивались к измене. Наряду с официальными сообщениями Совинформбюро и печатными изданиями 28,7% опрошенных участников войны важным источником информации назвали рассказы знакомых и соседей и слухи [3].

Наиболее распространенными были слухи о бегстве Сталина и правительства, об измене видных военноначальников и местного руководства, о разногласиях в руководстве страны. Отдельные лица призывали не оказывать сопротивления захватчикам и не бояться их прихода, так как они не воюют с мирным населением, а Гитлер якобы предъявил Сталину требование о мире при условии роспуска колхозов и ликвидации большевистской партии. В ряде областей распространялись немецкие листовки с призывом «Войну кончай, бойцы домой, комиссаров долой!», «Долой колхозы, долой коммунистов!» В них говорилось о том, что целью Германии является не борьба с мирным населением, а борьба с евреями и коммунистами. Некоторые лица призывали расправляться с ними.

Как свидетельствуют документы, негативные настроения и высказывания содержали недовольство «рабством» и голодом колхозников, принудительными работами за опоздание на завод", обвинения коммунистов во всех бедах. Встречались откровенная злоба и враждебность к правительству, партии в целом и лично к Сталину, угрозы в их адрес [10, с. 57, 490−511; 8, с. 76−80]. Секретарь Башкирского ОК ВКП (б) Игнатьев С. Д. публично признал, что среди части интеллигенции с связи с началом войны имелись факты антисоветских разговоров, проявления национализма и морального разложения, а окружающие проявили волокиту, бюрократизм, брали взятки [21. Оп. 22. Д. 2319. Л. 179]. Наличие таких же и подобных им негативных явлений отмечали Алтайский краевой, Архангельский, Куйбышевский, Саратовский областной и другие комитеты партии [21. Оп. 43. Л. 13−18; Д. 49. Л. 3, 12, 14. Д. 103. Л. 8; Д. 1048. Л. 59; Д. 1595. Л. 41]. Член Военного совета Ленинградского фронта, секретарь Ленинградских ОК и ГК РКП (б) А. А. Жданов отмечал, что среди местных руководителей «выявились упадники, упавшие духом с первых дней войны, неуверенные в своих силах, колеблющиеся и сомневающиеся во всем и всегда». Одновременно «выявилась группа, которая не прочь отступить перед трудностями, уйти от ответственности, появились, — подчеркивал А. А. Жданов, — и такие руководители, которые могли работать только в комфортабельных, мирных условиях». Он же вынужден был признать, что «у нас была пятая колонна, меньше чем могла быть, но она была», а среди жителей города имели место проявления апатии и пессимизма, «психологический шок» [22. Оп. 1. Д. 936. Л. 11].

Разочарование и недовольство проявились, как правило, в узком кругу или в форме соответственно сформулированных вопросов, которые задавались на лекциях и собраниях. Преобладали критические высказывания и размышления, вызванные тревогой и заботой за судьбу Родины и народа, которые в тех условиях расценивались как антисоветские и контрреволюционные. Содержались в них и критические замечания в адрес партии и правительства, а иногда и Сталина [10, с. 501−508; 8, с. 79−80; 21. Оп. 88. Д. 18. Л. 19; Д. 41. Л. 41; 31. Оп. 7. Д. 143. Л. 73; 32. Оп. 37. Д. 123. Л. 131, 134; Оп. 38. Д. 41. Л. 134].

«В то же время ему (Н.К. — Сталину) мы тогда верили безропотно», отмечал репрессированный и освобожденный накануне войны с лагеря на Колыме генерал армии А. В. Горбатов [5, с. 164]. Г. К. Жуков, работавший с Верховным Главнокомандующим на протяжении всей войны, подчеркивал, что «в стратегических вопросах Сталин разбирался с самого начала войны» [24, с. 358]. Другие фронтовики отмечают, что «в то время отношение к Сталину было очень хорошее», «вообще был как что-то светлое», а «некоторые из нас даже к отцу так не относились, как к Сталину» [36. /990/27/1/13/Lang.ru; /1060/75/¼/ Lang.ru; /1067/1/1/3/ Lang.ru]. «Единственный человек на которого можно положиться, — утверждала бывшая фронтовая связистка С. С. Проворова. — … Много было во время войны и трусливости и предательства. Все было. Но мы верили, что он в Москве и он не предаст. Моральная опора очень большая была. Вера в него была очень большая» [36. /2/6/85/ Lang.ru].

Быстрое продвижение противника, отступление, массовая эвакуация, страшная угроза порождали элементы растерянности, всевозможные догадки о развитии событий и перспективах войны. Люди стремились понять причины военных неудач, получить ответы на волнующие их вопросы. Летом 1941 г. известия с фронта, их неопределенность, нередко противоречивость и недоговоренность, как отмечали современники событий, «крайне нервировало», «волновало своей неопределенностью, недоговоренностью», вызывало недовольство. «…Скрывать хуже, чем говорить правду, — записал в дневнике один из них. — Ведь наши сводки поселят недоверие, а это хуже всего… Слова „никаких перемен“ — нож острый. „Никаких перемен“ — значит произошли большие перемены и завтра появятся новые направления. Мне стыдно, что у нас такие сообщения. Мне больно, что от нас скрывают то, что мы должны знать. Как „никаких перемен“, так я расстроен. Для меня теперь сводки — все. Я живу от сводки к сводке, а когда они неладные, то это очень больно, прямо мучительно это переживать». В эти же дни тот же автор пришел к выводу: «У всех полная уверенность, что мы победим. Все живут одной мыслью, одним чувством. Мы победим. В этом никакого сомнения» [10, с. 512−520].

Наивная вера в классовую солидарность трудящихся, державшаяся на идее мировой пролетарской революции и воспитанная усилиями довоенной пропаганды, облегченное изображение противника, неполное, а часто и искаженная характеристика его тела и духа солдат и населения не соответствовали реалиям, развитию военных действий и поведению захватчиков. Незнание подлинной обстановки на фронте и в тылу, противоречивые и ошибочные сообщения и высказывания не способствовали осознанию драматизма ситуации. В первые дни войны люди нередко высказывали надежду на быстрый перелом развития событий, прогнозы о том, что через неделю — две воевать будем на территории противника, а уже «до зимы все будет кончено» [15, с. 17−18].

В определенной мере преодоление самопреувеличения и недооценки противника способствовало выступление И. В. Сталина 3 июля 1941 г., в котором признавались огромные территориальные потери нашей страны, содержался призыв понять всю глубину опасности, стремиться избавиться от беспечности и настроений мирного времени. Он призывал бороться с нытиками и трусами, паникерами и дезертирами, быть самоотверженными и отважными, предупреждал о хитрости и коварстве врага.

Вместе с тем в выступлении на параде Красной армии 7 ноября 1941 г., стремясь ободрить народ, укрепить в нем уверенность в победе, И. Сталин успокаивал, говорил, что «враг не так силен, как кажется», «еще несколько месяцев, еще полгода, может быть годик, — и гитлеровская Германия должна лопнуть под тяжестью своих преступлений», что «немецко-фашистские захватчики стоят перед катастрофой» [29, с. 36].

В экстремальной обстановке 1941 г. неоправданный оптимизм, часто излишне бодряческий тон заявлений были призваны не толь — ко закамуфлировать ошибки и просчеты руководства, но и, как думается, в первую очередь способствовать преодолению растерянности, ослаблению морально-психологических потрясений, укреплению духа народа.

В Половина опрошенных ветеранов Великой Отечественной войны отметили, что переход в их сознание от надежды и уверенности в быстрой победе «малой кровью» к осознанию необходимости личного вклада и максимальной личной ответственности за судьбу Родины произошел в первые месяцы войны, к сентябрю 1941 г. Свыше трети респондентов считает, что это процесс трансформации их сознания продолжался до осени 1942 г. В то же время подавляющее большинство (97,5%) участников опроса считают, что важнейшей предпосылкой дальнейшего перелома хода военных действий являлось чувство личной ответственности каждого за судьбы Отечества, их патриотизм и непоколебимая вера в победу. Появление же новой техники и помощь союзников в качестве важнейших условий дальнейшего перелома хода военных действий назвали лишь по 1,25% опрошенных респондентов.

Главные истоки духовной стойкости советских людей 41,3% опрошенных ветеранов объясняют собственной причастностью к строительству нового общества, 28,7% - исторически сложившейся непримиримостью россиян к иноземному господству, 17,5% - активной пропагандой героических традиций и примеров из русской истории и 12,5% - идейной убежденностью [3].

В период тяжелых испытаний особое значение приобрело состояние народного сознания. Исход войны во многом зависел от духовных сил сражающейся армии и тех, кто в тяжелых условиях жил и напряженно трудился в тылу, выращивал хлеб, производил вооружение, боеприпасы и снаряжение — все необходимое для достижений победы.

Сложна и многомерна картина общественного сознания начального периода войны. Общая цель объединяла и сплачивала народ, формировала единую и общепризнанную, за небольшим исключением, всеми его слоями доминанту общественного сознания, выраженную в лозунге: «Все для фронта, все для Победы!», который во многом сблизил настроения в обществе. В то же время вследствие воздействия разнообразных, противоречивых факторов и условий при общей единой направленности массового сознания тотального единства и единомыслия духовно-психологической сферы не могло быть. Личное и групповое мировосприятие и оценка, процесс осознания нередко существенно отличались от официальных заявлений и установок. Анализ документов приводит к выводу о том, что факторы материального характера, напряженный труд на пределе физических возможностей, морально-психологическое и идейное давление противника оказывали на него меньшее воздействие по сравнению с другими.

Издержки официальной информации о положении на фронтах, ее задержки, неполнота и неконкретность, расхождение между декларируемым и реальным ходом событий оказывали более сильное влияние на мнения и настроения людей. В массовом сознании людей трудно переосмысливались устоявшиеся политические и идеологические стереотипы, опровергнутые развитием событий.

В экстремальных условиях начального периода войны наблюдался рост критических настроений снизу, преодоление единомыслия и всеобщего безгласия. Имевшие место критические, даже негативные с позиции системы, господствовавшей идеологии и руководства страны индивидуальные и групповые высказывания, мнения и настроения, не совпадавшие с официальной точкой зрения оценки, порождались различными причинами. В то же время многочисленные факты свободомыслия критического и даже негативного отношения к тем или иным сторонам и действиям властей не обесценивают и не отменяют патриотизм, массовый героизм, самоотверженность и единение народа. Наоборот, они подтверждают сознательный характер патриотических устремлений во спасение Отечества, жизни и будущего народа.

Чувство личной ответственности за судьбу Родины, патриотизм и вера в победу, проявившиеся уже в первые месяцы войны, несмотря на потрясения и трагизм этого периода, стали важнейшим условием и предпосылкой дальнейшего хода военных действий.

Эти чувства и настроения, сознание советских людей в целом характеризовались как чертами, привнесенными чрезвычайными обстоятельствами, так и теми ментальными доминантами, которые были сформированы ранее, а также специальными, целенаправленными усилиями партийно-государственной системы периода войны.

мотивация война поведение отечественный.

• 1. Анисков В. Т. Крестьянство против фашизма 1941;1945. История и психология подвига. — М., 2003.
• 2. Артемьев А. Народ и режим в Отечественную войну // Посев. — 1991. -

№ 3.

• 3. Архив кафедры истории ЛГУ им. А. С. Пушкина.
• 4. Великая Отечественная война. 1941;1945: энцикл. — М.: Сов. энцикл., 1985.
• 5. Горбатов А. В. Годы и войны. — М.: Воениздат, 1980.
• 6. Данилов В. Н. Советское государство в Великой Отечественной войне: феномен чрезвычайных органов власти 1941;1945 гг. — Саратов, 2002.
• 7. Делаграмматик М. Военные трибуналы за работой // Новый мир. — 1997. — № 12.
• 8. Дзенискевич А. Р. Фронт у заводских стен. Малоизученные проблемы обороны Ленинграда. 1941;1945. — СПб., 1998.
• 9. Долматовский Е. Зеленая драма. 3-е изд. — М., Политиздат, 1989.
• 10. Забвению не подлежит. 1941;1945. Страницы Нижегородской истории. — Кн. 3. — Н.Н., 1995.
• 11. Зима В. Ф. Менталитет народов России в войне. 1941;1945 гг. — М.: НРН РАН, 2000.
• 12. Изв. ЦК КПСС. — 1990. — № 6.
• 13. Источник. — 1995. — № 3.
• 14. Кондакова Н. И. Война, государство, общество. 1941;1945. — М., 2002.
• 15. Кулагин Г. Л. Дневник и память. — Л.: Лениздат, 1978.
• 16. Новая и новейшая история. — 1994. — № 3.
• 17. Пушкарев Б. С. О войне 1941;1945 гг. // Посев. — 1995. — № 3.
• 18. Пыхалов И. Великая оболганная война. — М.: Яуза. Эксмо, 2005.
• 19. Ржевская Е. М. Геббельс: портрет на фоне дневника. — М.: Аст-пресс книга, 2004.
• 20. Россия и СССР в войнах ХХ века: стат. исслед. — М., 2001.
• 21. Российский государственный архив социально-политической истории (РГАСПИ). Ф. 17.
• 22. РГАСПИ. Ф. 77.
• 23. Сенявская Е. С. 1941;1945. Фронтовое поколение. — М., 1955.
• 24. Симонов К. Глазами человека моего поколения. — М., 1988.
• 25. Симонов К. Письма о войне. 1943;1979. — М.: Сов. писатель, 1990.
• 26. Синицин А. М. Всенародный характер Великой Отечественной войны. — М.: Знание, 1985.
• 27. Сомов В. А. Потому что была война. Внеэкономические факторы трудовой мотивации в годы Великой Отечественной войны (1941;1945). -

Н. Новгород, 2008.

• 28. Социологические исследования. — 2005.
• 29. Сталин И. В. О Великой Отечественной войне Советского Союза. — М.: Крафт, 2002.
• 30. Точенов С. В. Волнения и забастовки на текстильных предприятиях Ивановской области в 1941;1942 гг. // Вестн. Ивановс. гос. ун-та. Сер. «История. Философия. Педагогика. Психология». — 2004. — Вып. 4. — С. 16−27.
• 31. ЦДНИГО. Ф. 288.
• 32. ЦХДООСО. Ф. 4.
• 33. Черчилль У. Вторая мировая война. — Т. 2. Великий Союз. — М.: Воениздат, 1992.
• 34. Якушевский А. С. Арсенал Победы // Великая Отечественная война 1941;1945. Военно-исторические очерки. Кн. 4. Народ и война. — М., 1999.
• 35. http:):remember. ru/content/category.
• 36. http:):remember. ru/content/view.ИСТОРИЯ ПОВСЕДНЕВНОСТИ